- Информация о материале
-
Категория: Интервью
-
Опубликовано: 12 сентября 2017
-
Просмотров: 3391
Откровенное интервью с главным тренером сборной России по волейболу Сергеем Шляпниковым.
Этот разговор с Сергеем Шляпниковым, главным тренером сборной России по волейболу, во многом получился неожиданным — к такой откровенности героя заранее нельзя подготовиться. Почему одиночество, которое многими воспринимается как испытание и крест, нужно заслужить? Как в нашей волейбольной сборной сейчас обстоят дела с талантливой молодежью? Вернется ли в сборную Дмитрий Мусэрский? Ответы на все эти вопросы читайте в эксклюзивном интервью, которое дал Сергей Шляпников нашему сайту.
«Я очень долго шел…»
— Сергей Константинович, вас в свое время признавали лучшим тренером мира, вы работали с юниорскими сборными, с молодежными, и очень успешно, а теперь… Теперь вы, наверное, сможете ответить на почти философский вопрос: чем взрослые отличаются от детей?
— Тем, что дети вырастают и становятся мужиками (смеется). Конечно, разница есть: это уже многое умеющие и понимающие люди. Если молодежь где-то нужно подстегивать, то здесь парни профессионально относятся к своей работе, им даешь задание и просто контролируешь правильность его выполнения.
— И подстегивать не надо?
— Иногда, бывает, конечно. Утром тяжело раскачиваться, что-то болит, не всегда хочется. Но они профессионалы. Они все понимают, могут себя настроить, я тоже с пониманием отношусь к их проблемам. Поэтому у нас нормальный, здоровый климат в команде: если что-то не получается, мы садимся и разговариваем. Проясняем ситуацию и находим выход из положения. Секрет прост: нужно больше общаться с ребятами, больше доверять им. Здесь немножко другие принципы работы. Если с детьми нужно давать объемы по принципу «переход количества в качество», то здесь мы эту школу прошли, и только на самосознании, на концентрации… Мы восстанавливаем их навыки иногда после перерыва, после отпуска, а мастерства им не занимать, это олимпийские чемпионы, чемпионы Европы. Им всего лишь нужно помочь набрать кондиции, наладить взаимодействие, так как ребята приходят из разных клубов и действительно нужно время, чтобы сыграться, найти взаимопонимание. Над этим и работаем!
— Если вспомнить ваши чувства в тот момент, когда вам предложили возглавить сборную, — насколько охотно вы пошли на это, присутствовали какие-то сомнения?
— Нет, вы знаете, сомнений не было. Когда ты идешь на юношескую сборную, это начало пути. А сейчас я вышел на пик. Я всегда думал о нем. О том, что мне нужно набраться знаний и подойти к этой вершине. Вопрос другой: покорится она или не покорится. Это следующий вопрос. Я прошел большой путь. Как раньше было, в Советском Союзе. Молодежная сборная — чемпионы Европы, чемпионы мира — и тренера ставят возглавить сборную СССР, как это было с Вячеславом Платоновым. А мне пришлось шесть чемпионатов Европы выигрывать, два чемпионата мира, съездить на Европейские игры и занять там третье место с молодежным составом, в котором были и Клюка, и Полетаев, Универсиаду выиграть нужно было в Казани в тринадцатом году, и только после этого подойти к черте. Так что сомнений у меня не было, повторюсь, я очень долго шел.
Возьмем любой турнир: либо ты его выигрываешь всеми усилиями, либо решаешь конкретные, локальные задачи. Для России всегда важно место. Первое место. Но сегодня ситуация такая, что на каком-то длительном турнире тебе могут понадобиться все 12 игроков, и всех их я должен успеть подготовить. Результат иногда становится важным, но не главным — и приходится порой беречь основных игроков во избежание необязательной травмы, возможно, проигрывать, принимая непопулярные решения. Почему? Потому что так надо. Иногда можно держать только основной состав на площадке и выиграть одной шестеркой, например, Мемориал Вагнера. Но что мы в итоге получим? Как мы потом будем реанимировать основных игроков перед чемпионатом Европы?
«Мусэрский вернется!»
— Руководство вам позволяет отстаивать такую позицию?
— Руководство относится с пониманием. И в курсе всех дел. Мы общаемся, находим выходы из тех положений, которые у нас возникают. Мне говорят: да, у вас приоритет, пожалуйста. Возможность комбинировать с составом мне дают, что важно для тренера. Мы пытаемся сделать омоложение сборной, все рассчитать к двадцатому году, чтобы получить боеспособную команду. Руководство понимает, что сразу команда не делается. Нужно время. Очень важно, что меня в этом плане поддерживают и дают работать на перспективу, иногда и в счет какого-то результата. Но мы ничего не получим, если не отдадим взамен. Нельзя получить, ничем не жертвуя. Можно решать локальные задачи теми силами, которые у нас есть. Но что мы получим через четыре года? Или мы будем потом за год делать новую команду? Естественно, речь сейчас не идет о чемпионатах мира или Европы, на них мы обязаны выступать в полную силу.
У нас есть талантливая молодежь, вот что главное! Клюка, Полетаев, Волков, Власов, Куркаев… Они чемпионы Европы, чемпионы мира. Эти ребята знают, как побеждать, хотят побеждать, что тоже очень важно. Мы вышли на Мировой лиге впервые за три года в «финал шести» фактически молодежным составом. Они привнесли это в сборную — желание побеждать. Старшее поколение направляет, подсказывает, куда идти, что делать, нюансы волейбольные… А эти ребята добавляют своих эмоций. Я считаю, у нас складывается такой симбиоз — и интересный, и конструктивный. Интересная команда, интересная молодежь, теперь нужно ее сохранить и еще просматривать людей на перспективу, создавать запас прочности, чтобы у нас была не одна команда, а две или три. В России такие люди есть! И наконец, у нас по-прежнему остается Мусэрский…
— Остается?
— Конечно.
— К Олимпиаде его восстанавливали, бросив на это большие силы, и не смогли восстановить.
— Я думаю, что это проблема решаемая. Время, терпение — и все будет хорошо! Я приезжал в Белгород, мы с Димой разговаривали, он мне сказал, что в будущем году будет играть за сборную.
— Вы согласитесь с тем мнением, которое высказывают некоторые специалисты, о том, что мировые лидеры сегодня играют в другой волейбол и мы оказались в роли догоняющих. У вас есть такое ощущение?
— У меня такого ощущения нет. Взять хотя бы сборную Франции. То, как они сейчас играют, так они этим составом выступают уже долгое время, они шли к этому не один год. Я считаю, это команда на какой-то период времени. Вот не было Франции, потом она появилась. Почему? Потому что взяли за основу молодежную сборную — они очень сыграны, они понимают друг друга с полуслова. Или бразильцы: сколько они вместе играют? Сербия. Они взяли за основу девяносто первый год рождения. Мы против них играли и побеждали их на молодежном чемпионате мира, мы с легкостью обыграли их тогда в полуфинале, мы поставили 34 блока — фантастика! У нас один Филиппов поставил 11 блоков. Мы их не чувствовали в то время. Хорошая команда, но не более того. Наш Ковалев тогда был на две головы выше Йововича. Но их лидеры сразу пошли во взрослую сборную, а у нас тогда — никто.
— Почему?
— Не знаю. Были сильные игроки. Тогда тяжело было пробиться тому же Ковалеву. И Бутько, и Гранкин были очень, очень сильны. У нас мощная лига, огромный выбор, у сербов мало игроков, и они их сразу запустили в национальную сборную, отправили на Олимпиаду и… ничего. Они долго ничего не выигрывали. Потому что опять же нужно время. И мы сейчас, к слову, немножко опережаем другие команды: у сербов девяносто первый год рождения играет, а у нас уже девяносто пятый на площадке! У нас хорошее будущее, просто мы должны «оттерпеть» какую-то ситуацию год или два, и к двадцатому году вырастить сборную. Никто с нас задач на чемпионатах Европы и мира не снимает, но мы при этом растим молодежь, и об этом тоже не стоит забывать.
«Я очень благодарен Алекно за его правильные слова…»
— Когда вы принимали сборную, у вас состоялся какой-то разговор с Владимиром Романовичем Алекно?
— Мы несколько раз разговаривали. Он мне подсказывал какие-то моменты, очень важные. Это хороший, сильный тренер, мы должны друг у друга учиться; если у меня возникнут еще какие-то вопросы, я ему обязательно позвоню. И когда мы играли Мировую лигу в Казани, Владимир Романович меня очень поддержал после последней игры, подошел… Я очень благодарен Владимиру Алекно за его правильные слова, за его поддержку. Он многое сделал для сборной, и ему небезразлично, куда она будет двигаться, в каком направлении. Мы поговорили о том, что так бывает, и некоторое время нужно потерпеть, без шашек наголо. Спокойный взгляд, анализ.
— Вы оставляете впечатление очень рассудительного человека… Бывает ли такое, что вы поддаетесь эмоциям и они в вас прямо кипят?
— Конечно, бывает! А раньше еще как бывало! Я же был и президентом клуба, и главным тренером, и игроком на площадке. Нужно было и деньги доставать, и самому еще играть, и учить других. Поэтому нервы у меня были, как у Николая Васильевича…
— Карполя? Слова такие же говорили?
— Слова, может быть, и другие были, а по сути те же (смеется). Поймите, было тяжелое время. Залов не было, спонсоров не было, а их все-таки нужно было находить! Из зала в зал с мячами перебегать, деньги добывать. Как я их добывал, сам не понимаю, но, если потом рядом со мной на площадке кто-то накосячит, мне же становилось вдвойне обидно! Я для него выбиваю деньги, сам пашу, а он… Поэтому разные слова вырывались.
Сейчас я на многие вещи смотрю поспокойнее, по-другому. А тогда… тогда нам в маленьком городе надо было создать команду. Шестьсот тысяч населения — ну что это такое? А мы воспитали около сорока чемпионов Европы и мира, призеров! В таком маленьком городе, не имея ничего, у нас своего зала до сих пор нет, мы его арендуем. Вот те парни, которые со мной через все это прошли, они олимпийские чемпионы — это и Юрий Бережко, и Максим Михайлов, и Сергей Гранкин, и Саня Соколов.
— Такой же феномен в свое время был у воскресенского «Химика». Маленький городок выковал столько мировых звезд. Как это объяснить? Феномен, и точка?
— Работа проделана огромная. Я не стеснялся, ездил по детским турнирам, разговаривал с тренерами. «Мне такой-то нравится, такой-то, давайте договариваться». Приходилось убеждать и родителей. Родители, естественно, задавали вопросы: «Вы хотите увезти нашего сына в Ярославль, а где он будет жить?» «Приезжайте, мы вам все покажем». Съемная квартира или этаж в студенческом профилактории, который мы отреставрировали, у нас был отдельный вход. «Здесь будет жить» — «Что он будет есть?» Идем в столовую. «Где он будет учиться?» — «Вот школа, вот институт педагогический». Армия? У нас есть военное училище. Ракетно-зенитное, финансовое училище. И, когда я всю эту пирамиду рассказывал, приводил в пример ребят, которые через все это прошли, и кем они стали, появлялось доверие. Родителям мы оплачивали дорогу, чтобы они могли приезжать, проведать, это же тоже важно! Ребят старались не передерживать, чтобы они не пересиживали, а шли дальше, развивались, подключали к главной команде.
Так мы растили отличных ребят, которые взрослели, мы их какое-то время держали, потом они уходили в другие команды, а у меня за это время подрастало другое поколение.
Советский человек
— Получается, вы на полстраны работали?
— Тогда многие так работали. А потом у меня выдернули Бережко, Остапенко, Гранкина, и вся пирамида рухнула. Очень тяжело было восстанавливать. Мы не дали только девяносто третий год рождения в молодежную сборную. А так все возраста мы давали! Есть и другие энтузиасты. Екатеринбург, Белгород, Нижневартовск, Новосибирск. Клубы-доноры. Которые готовят. Одни готовят потому, что нет больших средств и надо как-то выживать, растить своих игроков. Другие создают современную инфраструктуру, где не один возраст, а несколько. Каждый по-своему решает эти задачи. Но, к сожалению, доноров становится все меньше. Это тяжелая, кропотливая работа, часто неблагодарная. Потому что может не получиться! Результат может прийти через четыре, пять лет. А кто-то не хочет ждать, им требуется все и сразу!
Обидно, что у нас до сих пор нет зала… «Факел» в Новом Уренгое построил зал на вечной мерзлоте! А мы в Ярославле почему не можем? Надо строить там, где получается, где же еще строить? Мы даем олимпийских чемпионов, у нас выросло четыре чемпиона Лондона! Сейчас вся надежда на нового губернатора…
— Чтобы просить деньги, приходится переступать через себя. Как вам это удавалось?
— Удавалось, потому что я знал – ради чего. Но вот удивительный момент: сейчас как бы и денег больше, чем в девяностые годы, а найти сопереживающего мецената стало намного сложнее.
— Предательства прощать научились?
— Ну как сказать… Осадок все равно остается. Умом ты понимаешь, что человеку, может быть, где-то будет лучше, если он решил уйти, но ведь есть и работа, которую мы вместе должны были сделать. Для «Ярославича». Для клуба! Ладно, я переживу. Как человек, как тренер. Но клубу-то будет тяжело найти замену. Раньше переход из клуба в клуб – это было ЧП. Меня часто обвиняют: «Ну что ты все вспоминаешь Советский Союз? Это была другая страна, другие люди». Стоп. Но порядочности-то никто не отменял?! Какие бы времена ни были. Если есть договоренность, пусть устная, неважно. Договорились — пошли и сделали. А на время не нужно ничего списывать. Нормальное время. Есть ребята вменяемые. Есть невменяемые. Но так было всегда.
— А вы советский человек?
— Да.
— В чем это проявляется?
— Воспитание. Со старшими я всегда на «вы», мне тяжело перейти эту грань, если человек меня старше. Сейчас молодые люди более раскрепощенные, свободные, что ли. А у нас не то чтобы комплексы были, нет, были определенные нормы поведения, которым мы пытаемся соответствовать до сих пор. Да, я советский человек. Я прошел советскую школу в волейболе, которая основана на достаточно больших объемах. Это нудная, тяжелая работа, но, чтобы навык сформировать, нужно проделать большой объем. Закон о переходе количественных изменений в качественные никто не отменял. Только никто не хочет делать это количество сегодня! Всем нужны высококлассные игроки. Зал. Чартеры. «Дайте денег побольше, я куплю мастеровитую шестерку и не буду заморачиваться». А мы заморачивались. Делали большие объемы, бегали изнурительные кроссы, да, было тяжело. Но мы побеждали. Значит, эта система работает!
— Сами вы бегаете кроссы с ребятами?
— Ох, нет. Я всегда плохо бегал кроссы. Утром бежать по берегу Волги, по песку, от тридцати минут до часа… Это катастрофа была! А потом ты прибегал — и 100 подач, 100 приемов в зале. Но, как бы там ни было, наша, советская методика является базой для всех мировых методик, все оттуда черпали и черпают. Хотя и взаимный шпионаж никто не отменял. Мы за итальянцами шпионим, они за нами, ставят у нас на тренировке камеру, я врачу говорю: «Иди, встань перед этой камерой…» Да, вот так хулиганили, потому что интересно, хочется учиться друг у друга! Очень интересно. Я попал в свою профессию! Я знаю многих людей, которым это не удалось, к сожалению…
«Меня, настоящего, мало кто знает»
— Что совпало в вас и в волейболе?
— Я таким не был, вот в чем дело! Меня волейбол таким сделал. Моя мама никогда не думала, что я стану таким…
— Таким — это каким?
— Меня ситуация заставила поменяться. В поведении, в жесткости. Если бы я оставался «белым и пушистым», я бы ничего не создал. А в пятом классе «мягким и пушистым» я пришел в волейбол. В восьмом классе я попал уже во взрослую команду, мне приходилось общаться с мужиками, и, соответственно, я быстро повзрослел. Мне даже со сверстниками вскоре стало неинтересно. Потому что в раздевалке наслушаешься всего! Жизненный опыт сразу обогатился очень сильно. И словарный запас пополнился. Поэтому, чтобы сделать команду, мне нужно было стать другим. Если я не научусь спрашивать и требовать, у меня ничего не получится. Любой тренер сборной — это всегда одиночка. Я думаю так. Люди видят на экране красивую картинку, как высоко прыгают, точно бьют, а как к этому пришли, я даже не хочу рассказывать. Как после тренировок ребята заматывают колени, еле идут, как опускаются в эту ванну со льдом, терпят, восстанавливаются по два-три часа.
Я могу ходить и улыбаться, потому что никому не интересно видеть унылые лица, хочется видеть, что все хорошо, ситуация под контролем. А что у меня в душе — это в душе, и только со мной. Один великий тренер и мудрый человек, Юрий Чесноков, однажды мне сказал такую вещь: «Одиночество нужно заслужить».
— Как это понять?
— Чем выше ты поднимаешься, тем меньше у тебя остается друзей. Настоящих.
— Разве это хорошо? Что здесь заслуживать?
— Просто мы все одиночки. И чем острее ты чувствуешь это одиночество, тем ближе вершина, к которой ты шел всю жизнь… Это ее примета.
— А мягким вы в чем-то остаетесь?
— Остаюсь, но не для всех. Я могу быть разным. Меня, настоящего, мало кто знает.
— То есть вы загадка?
— Я не говорю, что я загадка. Каким я бываю дома — таким меня обычно никто и не видит. Почему тренер, как правило, одинок? Этому есть объяснение. Да, пусть рядом как будто много помощников, а он один. Ему нужно принимать решения. Самому. Как это сделал Владимир Алекно на лондонской Олимпиаде. Я больше чем уверен, что все его решения были приняты в одиночестве. Сработало не сработало — он несет этот крест. И каждый из нас его несет. Ты делаешь замены, ты готовишь команду, потом выясняется, что по каким-то причинам это не работает, а отвечать — тебе, и только тебе. Поэтому все решения — они только твои.
Знаете, человек-легенда Юрий Чесноков, олимпийский чемпион 1964 года, капитан сборной Советского Союза, потом тренер ЦСКА, который выиграл все, что можно было выиграть, до сих пор это не могут повторить. Тренер сборной Советского Союза. Полковник. Жесткий. Когда он шел по коридору, люди прижимались к стенам.
Потом мы много общались, Юрий Борисович ко мне приезжал с внуком, и на волейболе общались — это фанат был страшный… Так вот, таким, каким я его тогда видел и узнал, думаю, его тоже мало кто видел.
— Вы тоже страшный фанат?
— Да, у меня как-то ни на что больше нет времени, я всегда в работе. Не рыбак и не охотник. Возможно, это плохо и мне этого не хватает, чтобы разгрузиться, переключиться. Могу провести вечер за книгой: люблю, например, прозу Артура Хейли. Еще люблю разгадывать кроссворды. Бывает, сильный матч тебя так захватывает, что ты продолжаешь «играть» после игры. Приходишь в гостиницу, и в твоем воображении он начинается сначала, а потом еще раз сначала… Я научился с этим справляться, сев с ручкой за кроссворд. Он меня успокаивает, и, хотя голова продолжает работать, ты все-таки переключаешься. А фанат не фанат, это судить, может быть, не мне. Но всю свою жизнь я посвятил волейболу. Это да. Пусть у меня все происходит не совсем так, как говорил Никулин: «Утром с удовольствием на работу, вечером с удовольствием домой». У меня только одна часть программы. Утром с удовольствием на работу…
— Каким же оказался Чесноков, вы так и не рассказали?
— Очень ранимым. Внимательным. Я его другим представлял! Чесноков в восприятии большинства людей — это был монстр! Один взгляд чего стоил. Любого игрока он мог забрать и увезти в ЦСКА без разговоров. Но мне дано было узнать, как он любит музыку. Спрашивал: «Что тебе записать?» «Серега, в следующий раз приедешь — я тебе запишу». А он сказал — он сделал. Потом еще позвонит: «Ты послушал?» Вот такая душа… Очень благодарный. Всегда отвечал на добро добром. Чесноков не мог какой-то поступок оставить просто так. Хотя для такого великого человека многим, наверное, хотелось сделать что-то приятное. Но он не воспринимал это как что-то само собой разумеющееся. Юрий Борисович обязательно должен был ответить…
— Для такого увлеченного человека самый страшный момент — когда заканчивается все, что он любил, чем жил, и он не находит себя, угасает. Вы думали когда-нибудь об этом? О том, что и вас это ждет?
— Конечно, я не хотел бы об этом думать. Я видел, как уходят великие игроки и тренеры… Настораживает действительно. Как Юрий Борисович Чесноков уходил… Тяжело. Как сейчас живет Иван Васильевич Бугаенков. Двукратный олимпийский чемпион. Под Ригой на хуторе, где три дома. Он не гражданин Латвии, не гражданин России. Я это вижу! То поколение. Кто-то нашел для себя новые смыслы, кто-то не смог. Да, все это очень непросто. Но мы идем до конца. Потому что мы ничего другого не умеем. Как фаталисты.
— А там, может быть, и откроется какая-то дверь?
— Да новой-то двери никакой и не надо…
